Здесь ложью кормят на убой.
Мне чуждо общество, в котором
Большая роскошь - быть собой.
Куда привычнее - актером.
Здесь все не на своих местах.
И я, наверное, рискую,
Когда улыбку на устах,
Я через силу не рисую.
Как много клоунов – их тьма,
Как много стало в жизни цирка.
Хватило, только бы, ума,
Чтобы не думать под копирку.
Пускай в системе будет сбой.
Но, если в мире, где все можно,
Большая роскошь – быть собой,
Пожалуй, буду жить роскошно!
Златенция Золотова
Корней Чуковский писал: «Начиная с двух лет всякий ребенок становится на короткое время гениальным лингвистом..."
— Двухлетнюю Сашу спросили:
— Куда ты идешь?
— За песочком.
— Но ты уже принесла.
— Я иду за ещём.
— Папа, сделай телевизор помолчее, мне сказку не слышно.
— Я сперва боялся трамвая, а потом вык, вык и привык.
Маша (3 года) увидела морщинки на лбу у отца, погладила их и сказала:
— Я не хочу, чтобы у тебя были сердитки!
— Ах ты, стрекоза! — сказала мать своей трехлетней Ирине.
Я не стрекоза, а я людь!
Двухлетний Юра, желая взобраться на диван, всегда обращается к своей матери с просьбой:
— Мамочка, мамоги!
И к отцу:
— Папочка, папоги!
— Ну, Оля, хватит, не плачь!
— Я плачу не тебе, а тёте Вале.
— А из замужа обратно выйти можно?
Сережа двух с половиною лет впервые увидел костер, прыщущий яркими искрами, захлопал в ладоши и крикнул:
— Огонь и огонята! Огонь и огонята!
Увидел картину с изображением мадонны:
— Мадонна с мадонёнком.
Было приятно узнавать от детей, что у лысого голова босиком, что от мятных лепешек во рту сквознячок, что женщина-дворник — дворняжка.
К. Чуковский | «От двух до пяти»
