Я памятник воздвиг себе иной!
К постыдному столетию — спиной.
К любви своей потерянной — лицом.
И грудь — велосипедным колесом.
А ягодицы — к морю полуправд.
Какой ни окружай меня ландшафт,
чего бы ни пришлось мне извинять, —
я облик свой не стану изменять.
Мне высота и поза та мила.
Меня туда усталость вознесла.
Ты, Муза, не вини меня за то.
Рассудок мой теперь, как решето,
а не богами налитый сосуд.
Пускай меня низвергнут и снесут,
пускай в самоуправстве обвинят,
пускай меня разрушат, расчленят, —
в стране большой, на радость детворе
из гипсового бюста во дворе
сквозь белые незрячие глаза
струей воды ударю в небеса.
И.Бродский, 1962
То, что любовь - беда, а не награда,
Я понял поздно - на исходе дня.
Все те, кого любил сильней, чем надо,
Однажды уходили от меня.
И я кидался вслед, стучался в окна,
И знал, что зря, и становился плох,
Жалел себя, и всё казалось - сдохну,
И подыхал. И всё-таки не сдох.
... Земля мала, и - круглая, как блюдце.
Круги всё уже, как я погляжу.
Настанет день - и все они вернутся.
Вернутся все.
И что я им скажу?
А.Макаревич
Всю жизнь любил он рисовать войну.
Беззвёздной ночью наскочив на мину,
Он вместе с кораблем пошёл ко дну,
Не дописав последнюю картину.
Всю жизнь лечиться люди шли к нему,
Всю жизнь он смерть преследовал жестоко
И умер, сам привив себе чуму,
Последний опыт кончив раньше срока.
Всю жизнь привык он пробовать сердца.
Начав ещё мальчишкою с «ньюпора»,
Он в сорок лет разбился, до конца
Не испытав последнего мотора.
Никак не можем помириться с тем,
Что люди умирают не в постели,
Что гибнут вдруг, не дописав поэм,
Не долечив, не долетев до цели.
Как будто есть последние дела,
Как будто можно, кончив все заботы,
В кругу семьи усесться у стола
И отдыхать под старость от работы...
К.Симонов, 1939
