Ты говорила мне «люблю»,
Но это по ночам, сквозь зубы.
А утром горькое «терплю»
Едва удерживали губы.
Я верил по ночам губам,
Рукам лукавым и горячим,
Но я не верил по ночам
Твоим ночным словам незрячим.
Я знал тебя, ты не лгала,
Ты полюбить меня хотела,
Ты только ночью лгать могла,
Когда душою правит тело.
Но утром, в трезвый час, когда
Душа опять сильна, как прежде,
Ты хоть бы раз сказала «да»
Мне, ожидавшему в надежде.
И вдруг война, отъезд, перрон,
Где и обняться-то нет места,
И дачный клязьминский вагон,
В котором ехать мне до Бреста.
Вдруг вечер без надежд на ночь,
На счастье, на тепло постели.
Как крик: ничем нельзя помочь!—
Вкус поцелуя на шинели.
Чтоб с теми, в темноте, в хмелю,
Не спутал с прежними словами,
Ты вдруг сказала мне «люблю»
Почти спокойными губами.
Такой я раньше не видал
Тебя, до этих слов разлуки:
Люблю, люблю... ночной вокзал,
Холодные от горя руки.
К.Симонов, 1941
Помню, как совсем ещё ребенком впервые мыла пол в деревенском бабушкином доме. Очень старалась. Вымыла - доски аж сияют в лучах солнца. Позвала бабушку. Бабушка пришла, посмотрела, потом молча подошла к кровати, подняла покрывало, свисавшее почти до пола, опустилась на колени и тихо позвала меня. Я подошла, опустилась рядом с ней и недоумевая заглянула под кровать.
Там, среди пушистых комочков пыли и засохших травинок, от недавно сушившегося донника, лежал мой, потерявшийся пару дней назад, носок.
- Если убираешь - всегда убирай так, чтобы там, где не видно было чище всего! Хорошо? - мягко спросила она.
- Хорошо, бабушка.
С тех пор прошло много лет и сегодня рядом со мной уже нет бабушки. Деревенский дом покинут... Но до сих пор, вспоминая те бабушкины слова, я часто думаю о "тёмных уголках" наших душ и о "блестящих поверхностях" наших жизней, выставленных напоказ...
И тихим, нежным и строгим одновременно, как еле слышное, неземное эхо, приходит бабушкин голос...
- Хорошо?...
