Когда бросают женские сердца,
Они всегда ведут себя по-разному.
Одни теряют веру и себя,
Сдаются дню в тоске однообразному.
Вторые смотрят вслед и просто ждут,
Что он поймет, опомнится, вернется.
И каждый день - один и тот же круг.
Им терпеливо ждать лишь остается.
А третьи ищут взгляд в толпе спасительный,
в надежде выбить чувствами другими.
Любовь - любовью! - факт многозначительный,
и лечатся под ласками чужими.
Другие собирают все в кулак:
обиды, боль, измены - навсегда!
Швырнув о стену, тычут гневный "фак"
и клятвенно кричат, что никогда:
"Пусть даже на коленях приползет!
Я выстою, во мне теперь есть сила!
А он?! Пошел он! Пусть себе идет.
И вспоминает, как его любила!"
Но, есть и те, кто молча обернется
и бросит лишь один прощальный взгляд.
И он поймет, что самую любимую
он потерял по-глупости, дурак!
Cherry
Я всегда твердил, что судьба – игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако – сильно.
Я считал, что лес – только часть полена.
Что зачем вся дева, если есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнёт на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
Я писал, что в лампочке – ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.
Моя песня была лишена мотива,
но зато её хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладёт на плечи.
Я сижу в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.
Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли, и дням грядущим
я дарю их, как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.
И.Бродский, 1971
