Когда мне говорят о красоте
Восторженно, а иногда влюбленно,
Я почему-то, слушая, невольно
Сейчас же вспоминаю о тебе.
Когда порой мне, имя называя,
О женственности чьей-то говорят,
Я снова почему-то вспоминаю
Твой мягкий жест, и голос твой, и взгляд.
Твои везде мне видятся черты,
Твои повсюду слышатся слова,
Где б ни был я - со мною только ты,
И, тем гордясь, ты чуточку права.
И все же, сердцем похвалы любя,
Старайся жить, заносчивой не став:
Ведь слыша где-то про сварливый нрав,
Я тоже вспоминаю про тебя...
Э.Асадов
Oдна жeнщина пpивезла к ceбе бaбушку, которая от старocти ослепла. Ей было 90 лет: cyxонькая старушка с нaтруженными руками. Она этими руками всю жизнь копала огород, доила корову, кopмила oвечек и кур, стирала, мыла, стряпала... И этими ручками бабушка теребила платочек; сидела на диване и платочек теребила. Из невидящих глаз сочились скупые старческие слезы.
Вроде бы ее перевезли в лучшие условия: туалет теплый, диван, столик с тарелкой... Дом продали в деревне и живность. Как слепая старушка будет одна? Вот внучка взяла ее к себе.
Бабушка работала всю жизнь. Сeйчас может на диване отдохнуть! Но старенькая труженица не привыкла сидеть без дела; она погибала без работы. И стало происходить вот что: бабушка ощупью мыла посуду.
Женщина приходила с работы и перемывала тарелки. Сами понимаете, что намоет слепой человек 90 лет. Но приходилось делать это втайне. Бабушка ведь думала, что хорошо посуду моет, помогает. Просила оставить ей работу на день: посуду для мытья... Мол, ты не мой, я помою сама!
Посуда оставалась грязной. А на полу были лужицы и брызги на стенах. И уставшей после работы женщине приходилось все перемывать и убирать. Двойной труд получался. Но она все делала тихонько.
Перемывала посуду и мыла пол. Каждый день. Вернее, каждую ночь, когда бабушка засыпала и не слышала, как течет вода и гремят тарелки.
А бабушке внучка говорила, что посуда вымыта отлично, спасибо, ты мне так помогла! И старушка улыбалась, кивала...
Ей так важно было быть нужной и не даром есть хлеб. Она нужна внучке, она еще на что-то годится! И бабушка брала тряпочку и на ощупь протирала пыль или прибирала вещи. И спрашивала, не накопилась ли еще посуда — она помоет!
Это маленькое терпение. Небольшое самопожертвование, не велика заслуга, так ведь? 6 лет бабушка прожила у внучки и до последнего дня мыла посуду. Не слегла; ни дня не пролежала. Потому что могла работать и чувствовать себя нужной. Она по-другому не умела жить.
А внучка любила свою бабушку. Любила всем сердцем. Иногда любовь вот в этом: не в мытье посуды, а в перемывании. В терпении. Это маленькое самопожертвование, даже крошечное; не великий подвиг. Но это любовь.
Она так боялась застрять на неверном пути,
И вечно бежала, за солнцем едва поспевая.
Следы ее влажной рукою стирали дожди,
Чтоб больше никто не нашел ее личного Рая.
Она не умела играть и казаться сильней,
Но часто любила летать в нарушенье законов,
Луну рисовать в перевернутом небе морей
И гладить шершавые спины уснувших драконов.
Она ненавидела ложь и кляла небеса,
Когда заслоняли ей путь чьей-то лживой преградой.
Ломала всех тех, кто боялся смотреть ей в глаза,
И била наотмашь безжалостной жалящей правдой.
Она отзывалась на множество теплых имен
И нежно касалась сердец, словно ветер весенний.
У тех, кто любил ее, долго тревожила сон
Под сердцем застрявшая пуля ее откровений.
Она уходила без слов. Насовсем. Навсегда.
И пряталась в дождь, чтобы мир ее слез не заметил.
Но с каждой слезою ее зажигалась звезда,
Чтоб путь у покинутых ею был долог и светел…
Синельникова Юлия
