Она сказала: «Он уже уснул!»,—
задернув полог над кроваткой сына,
и верхний свет неловко погасила,
и, съежившись, халат упал на стул.
Мы с ней не говорили про любовь,
Она шептала что-то, чуть картавя,
звук «р», как виноградину, катая
за белою оградою зубов.
«А знаешь: я ведь плюнула давно
на жизнь свою... И вдруг так огорошить!
Мужчина в юбке. Ломовая лошадь.
И вдруг — я снова женщина... Смешно?»
Быть благодарным — это мой был долг.
Ища защиту в беззащитном теле,
зарылся я, зафлаженный, как волк,
в доверчивый сугроб ее постели.
Но, как волчонок загнанный, одна,
она в слезах мне щеки обшептала.
и то, что благодарна мне она,
меня стыдом студеным обжигало.
Мне б окружить ее блокадой рифм,
теряться, то бледнея, то краснея,
но женщина! меня! благодарит!
за то, что я! мужчина! нежен с нею!
Как получиться в мире так могло?
Забыв про смысл ее первопричинный,
мы женщину сместили. Мы ее
унизили до равенства с мужчиной.
Какой занятный общества этап,
коварно подготовленный веками:
мужчины стали чем-то вроде баб,
а женщины — почти что мужиками.
О, господи, как сгиб ее плеча
мне вмялся в пальцы голодно и голо
и как глаза неведомого пола
преображались в женские, крича!
Потом их сумрак полузаволок.
Они мерцали тихими свечами...
Как мало надо женщине — мой Бог!—
чтобы ее за женщину считали.
Евгений Евтушенко
Не надо мне рассказывать как жить,
дружить мне с кем-то или не дружить.
что одевать, какая нынче мода…
поверьте, у меня своя «погода»…
свои эмоции и в небе облака,
зверюшками бегут издалека…
Что серый дождь… я радугу встречаю,
пью водку иногда, я, вместо чая.
люблю ромашки, но не против роз,
и не сую куда не надо нос…
Душа закрыта, я не постучусь,
с советами нахально не ломлюсь…
Попросят — помогу… бывает нет…
и лишь один могу я дать совет…
Чужая жизнь, как и душа… одни потемки
не надо лезть… границы очень тонки…
Людмила щерблюк
