«Ну, целуй меня, целуй»
Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.
Опрокинутая кружка
Средь веселых не для нас.
Понимай, моя подружка,
На земле живут лишь раз!
Оглядись спокойным взором,
Посмотри: во мгле сырой
Месяц, словно желтый ворон,
Кружит, вьется над землей.
Ну, целуй же! Так хочу я.
Песню тлен пропел и мне.
Видно, смерть мою почуял
Тот, кто вьется в вышине.
Увядающая сила!
Умирать так умирать!
До кончины губы милой
Я хотел бы целовать.
Чтоб все время в синих дремах,
Не стыдясь и не тая,
В нежном шелесте черемух
Раздавалось: «Я твоя».
И чтоб свет над полной кружкой
Легкой пеной не погас —
Пей и пой, моя подружка:
На земле живут лишь раз!
Есенин С. А.
Ты моё! И прости, что так резко свалился на голову.
Просто видимо жить по-другому совсем не могу.
Я люблю тебя в клёвых вещах, а особенно голую.
Мне твой образ мерещится прямо на каждом шагу.
⠀
Я проснулся, лениво подушку обнял, повернул в твою сторону голову.
Но там нет никого и судьба разбросала опять.
Ты в Берлине, в Стокгольме, в Нью Йорке и чёрт ногу сломит где.
Удивительно, но мне понравилось даже скучать.
⠀
Ты моё! И так классно, что мы уже взрослые встретились.
Нет секретов и шуточек в пах, есть скелеты в шкафах, но им тысяча лет.
Было время, когда мы не с теми людьми вечно путались.
"Ты моё!" это факт и мой самый секретный секрет.
⠀
Ты пойми, я не верю в случайности и в предсказания.
Я за тысячи верст тебя сразу почуял родной.
Не пойму, ну за что нам двоим наказание.
Ты так хочешь на тёплые ручки, но очень неблизко домой.
Не грусти, я с тобой.
⠀
Ъелоконь Д.
Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы — как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.
А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтересностью своей.
У каждого — свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это все неведомо для нас.
И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой...
Все это забирает он с собой.
Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит все равно!
Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?
Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.
Уходят люди... Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.
Евгений Евтушенко
