У нас говорят, что, мол, любит, и очень, Мол, балует, холит, ревнует, лелеет… А помню, старуха соседка короче, Как встарь в деревнях, говорила: жалеет. И часто, платок, натянувши потуже И вечером в кухне усевшись погреться, Она вспоминала сапожника-мужа, Как век он не мог на неё насмотреться. – Поедет он смолоду, помнится, в город, Глядишь – уж летит, да с каким полушалком! А спросишь: чего, мол, управился скоро? Не скажет… Но знаю… меня ему жалко… Зимой мой хозяин тачает, бывало, А я уже лягу, я спать мастерица, Он встанет, поправит на мне одеяло, Да так, что не скрипнет под ним половица. И сядет к огню в уголке своём тесном. Не стукнет колодка, не звякнет гвоздочек… Дай Бог ему отдыха в царстве небесном! – И тихо вздыхала: – Жалел меня очень. В ту пору всё это смешным мне казалось, Казалось, любовь, чем сильнее, тем злее, Трагедии, бури… Какая там жалость! Но юность ушла. Что нам ссориться с нею? Недавно, больная бессонницей зябкой, Я встретила взгляд твой – тревога в нём стыла. И вспомнилась вдруг мне та старая бабка, – Как верно она про любовь говорила! Ирина Снегова