У нас говорят, что, мол, любит, и очень, 
Мол, балует, холит, ревнует, лелеет… 
А помню, старуха соседка короче, 
Как встарь в деревнях, говорила: жалеет. 
 
И часто, платок, натянувши потуже 
И вечером в кухне усевшись погреться, 
Она вспоминала сапожника-мужа, 
Как век он не мог на неё насмотреться. 
 
– Поедет он смолоду, помнится, в город, 
Глядишь – уж летит, да с каким полушалком! 
А спросишь: чего, мол, управился скоро? 
Не скажет… Но знаю… меня ему жалко… 
 
Зимой мой хозяин тачает, бывало, 
А я уже лягу, я спать мастерица, 
Он встанет, поправит на мне одеяло, 
Да так, что не скрипнет под ним половица. 
 
И сядет к огню в уголке своём тесном. 
Не стукнет колодка, не звякнет гвоздочек… 
Дай Бог ему отдыха в царстве небесном! – 
И тихо вздыхала: – Жалел меня очень. 
 
В ту пору всё это смешным мне казалось, 
Казалось, любовь, чем сильнее, тем злее, 
Трагедии, бури… Какая там жалость! 
Но юность ушла. Что нам ссориться с нею? 
 
Недавно, больная бессонницей зябкой, 
Я встретила взгляд твой – тревога в нём стыла. 
И вспомнилась вдруг мне та старая бабка, – 
Как верно она про любовь говорила! 
 
Ирина Снегова
                                  
         
            
        
        
            
        
          
          
                          я эту осень больше не ревную —
от недостатка мне не сделалось больней.
на ключ закрыв тяжёлую входную,
прощался с домом ради встречи с ней.
я выходил дышать её парфюмом
на рандеву в один и тот же сквер,
но возвращался мрачным и угрюмым —
опять в глухой привычный интерьер.
журнальный стол, наличие дивана,
горячий ноутбук для прозы и стихов
не в силах заменить осеннего тумана
и беспорядочно бегущих облаков,
опавших листьев, влаги на аллеях
и подозрительной, но важной тишины…
сберечь такую осень не сумею,
но отпускаю в ожидании зимы.
___
я эту осень больше не ревную —
от недостатка мне не сделалось больней.
на ключ закрыв тяжёлую входную,
я выходил, чтоб навсегда проститься с ней.
Костя Крамар
                                  
         
            
        
          
          
                          Год сорок первый. Июнь. Ожиданье 
Счастья, которое будет потом. 
Та, что ждала паренька на свиданье, 
Встала у зеркала в платье простом. 
 
Шёл он к любимой, признанье готовя – 
Как от смущенья слова не забыть? 
Всё на планете светилось любовью, 
Всё было так, как должно было быть – 
Лето, котёночьи льнувшее к детям, 
Солнце, дразнившее днём фонари... 
Этот июнь был его двадцать третьим - 
Что может быть не таким в двадцать три? 
 
Только беда, что грозила Отчизне, 
Только беда, что не ходит одна. 
Жирная линия чёрным по жизни: 
Двадцать второе июня. Война. 
 
...Май. Ликование. Год сорок пятый. 
Жизнь поделилась на «до» и «потом». 
Та, что ждала возвращенья солдата, 
Встала у поезда в платье простом. 
Дождь ей на плечи застенчиво капнул, 
Будто бы знал, что творится внутри... 
Это она постарела внезапно, 
А пареньку до сих пор двадцать три. 
 
Алина Серегина