А ты читaeшь ee пo глaзaм, вcтpeчaя вeчepoм у двepи. А ты нe знaeшь кaк eй cкaзaть... И, coбcтвeннo, cтoит ли гoвopить, чтo oбжигaяcь o мoлoкo, гopячeй кaжeтcя и вoдa. А c нeй cвoбoднo, cвeтлo, лeгкo. Тeбe тaк нe былo никoгдa. Онa coбoй зaпoлняeт вce. Дa чтo тaм кoмнaты - цeлый cвeт. И ты пoнимaeшь, чтo ты cпaceн, хoтя нe знaeшь coвceм oтвeт, кoтopый пpячут ee глaзa, нa твoй нe зaдaнный eй вoпpoc. И ты ceгoдня бы вce cкaзaл... Ηo cтpaнный cвeт oт ee вoлoc... И глaз бeздoннaя cинeвa...
А ты нacтoлькo в нee пpopoc.
Дo нeвoзмoжнocти выплывaть.
Βce ocтaльнoe тepяeт cмыcл. Стaнoвитcя звукoм, нaбopoм фpaз. И pacтвopяeтcя твoя мыcль нa днe ee нeвoзмoжных глaз. А ты цeлуeшь eй губ изгиб. И лунный cвeт нa oкнe дpoжит. Ты пoнимaeшь, чтo ты пoгиб. И тoлькo чтo нaчинaeшь жить. Ты eй гoтoв пoдapить ключи: oт дoмa, cepдцa. С нeй быть вceгдa.
Онa улыбaeтcя и мoлчит.
С нeбec упaвшaя вниз звeздa.
Γaлинa Стpeлкoвa
#cтихи
Когда тебе опять и пусто и печально,
в глазах покоя нет, а в мыслях высоты,
ты вспомни, что в тебе нет боли изначально,
а только трение мечты и суеты.
И если слезы есть - старайся в одиночку
их выплакать сперва, и к людям не спеши.
И мужество не в том, чтобы поставить точку,
а чтобы претерпеть рождение души.
И если так с тобой случится не однажды,
то с каждым разом легче будет этот миг.
Жестоки чувства одиночества и жажды,
но страшно - если ты к ним вовсе не привык.
Досадно - если ты, надеясь на подспорье,
в ответ не получил желанной сослезы.
Но в сотню раз страшней, когда испив от горя,
в чужую исповедь ты смотришь на часы.
И если нет того, о чем мечтал вначале,
и высота пути на уровне травы,
люби все то, что есть - и страхи и печали,
и труд обычный свой, и вздохи, и увы.
И меры счастью нет, и смысла в обладаньи -
все сквозь тебя, как Космос протечет.
И оправданье жизни - только в состраданьи
в желаньи размышлять - другое все не в счет.
А.Дольский
В книге-воспоминании «Подстрочник» Лилианна Лунгина пишет про свое знакомство с Астрид Линдгрен, произведения которой она переводила:
«И я ей говорю: Ну откуда ты взялась такая, откуда эта фантазия и все прочее?
Она говорит: О, это очень понятно, это легко объяснить. Я выросла в тени великой любви. Мой отец, когда ему было семнадцать лет, на ярмарке увидел девочку. Четырнадцатилетнюю девочку в синем платье с синим бантом. И влюбился. Ждал, когда ей исполнится восемнадцать лет, попросил ее в жены и получил ее в жены. Он ее обожал. Мы были довольно бедные фермеры, у нас был один работник и одна работница, мама доила коров, делала всю работу. Но каждое утро начиналось с молитвы отца – он благословлял Бога за то, что ему послали эту чудо-жену, эту чудо-любовь, это чудо-чувство. И вот мы в тени этой великой любви, обожания выросли, и это, очевидно, сделало нас такими, с братом.
Я говорю: а мама?
- Мама умерла десять лет назад.
- Господи, а отец?
- Отец жив.
- Как же он пережил, ужасно, наверное, смерть матери?
Она говорит: «Что ты! Он благословляет каждый день Бога, что боль разлуки выпала ему, а не ей».
МНЕ УЖЕ НЕ ШЕСТНАДЦАТЬ, МАМА!
Ну что ты не спишь и все ждешь упрямо?
Не надо. Тревоги свои забудь.
Мне ведь уже не шестнадцать, мама!
Мне больше! И в этом, пожалуй, суть.
Я знаю, уж так повелось на свете,
И даже предчувствую твой ответ,
Что дети всегда для матери дети,
Пускай им хоть двадцать, хоть тридцать лет
И все же с годами былые средства
Как-то меняться уже должны.
И прежний надзор и контроль, как в детстве,
Уже обидны и не нужны.
Ведь есть же, ну, личное очень что-то!
Когда ж заставляют: скажи да скажи! -
То этим нередко помимо охоты
Тебя вынуждают прибегнуть к лжи.
Родная моя, не смотри устало!
Любовь наша крепче еще теперь.
Ну разве ты плохо меня воспитала?
Верь мне, пожалуйста, очень верь!
И в страхе пусть сердце твое не бьется,
Ведь я по-глупому не влюблюсь,
Не выйду навстречу кому придется,
С дурной компанией не свяжусь.
И не полезу куда-то в яму,
Коль повстречаю в пути беду,
Я тотчас приду за советом, мама,
Сразу почувствую и приду.
Когда-то же надо ведь быть смелее,
А если порой поступлю не так,
Ну что ж, значит буду потом умнее,
И лучше синяк, чем стеклянный колпак.
Дай твои руки расцеловать,
Самые добрые в целом свете.
Не надо, мама, меня ревновать,
Дети, они же не вечно дети!
И ты не сиди у окна упрямо,
Готовя в душе за вопросом вопрос.
Мне ведь уже не шестнадцать, мама.
Пойми. И взгляни на меня всерьез.
Прошу тебя: выбрось из сердца грусть,
И пусть тревога тебя не точит.
Не бойся, родная. Я скоро вернусь!
Э. Асадов
