Если честно — не стало легче,
Но действительно стало поздно.
Я искала случайной встречи
Но скрывался ты виртуозно.
Я прочувствовала обиду,
Каждой клеткой упругой кожи.
Только выпустила из виду,
Что один без другого — может.
Я хотела бы напоследок,
Как утенок расправить крылья
Перед стадом марионеток,
Оседая алмазной пылью.
Чтобы в памяти только эта
Белизна лебединых перьев,
Что однажды тобой раздета,
Мелкой горкой легла под дверью.
Если честно — не стало легче,
Но действительно стало поздно.
Мы друг другу противоречим
Слишком долго, претенциозно .
Если я не твоя тревога,
Значит время — моя аптека.
Никогда — это слишком много
Для обычного человека.
Златенция Золотова
Весна 45 года
Весна сорок пятого года,
Как ждал тебя синий Дунай,
Народам Европы свободу
Принес жаркий солнечный май.
На площади Вены спасённой
Собрался народ стар и млад,
На старой, израненной в битвах гармони,
Вальс русский играл наш солдат.
Помнит Вена, помнят Альпы и Дунай
Тот цветущий и поющий яркий май,
Вихри венцев в русском вальсе сквозь года
Помнит сердце, не забудет никогда.
Легко, вдохновенно и смело
Солдатский вальс этот звучал,
И Вена кружилась и пела,
Как будто сам Штраус играл.
А парень с улыбкой счастливой
Гармонь свою к сердцу прижал,
Как будто он волжские видел разливы,
Как будто Россию обнял.
Помнит Вена, помнят Альпы и Дунай
Тот цветущий и поющий яркий май,
Вихри венцев в русском вальсе сквозь года
Помнит сердце, не забудет никогда.
Над Веной седой и прекрасной
Плыл вальс, полон грёз и огня,
Звучал он то нежно, то страстно,
И всех опьяняла весна.
Весна сорок пятого года,
Как долго Дунай тебя ждал,
Вальс русский на площади Вены cвободной
Солдат на гармони играл.
Помнит Вена, помнят Альпы и Дунай
Тот цветущий и поющий яркий май,
Вихри венцев в русском вальсе сквозь года
Помнит сердце, не забудет никогда
Автор текста: Ясень М. Композитор: Лученок И
У нас говорят, что, мол, любит, и очень,
Мол, балует, холит, ревнует, лелеет…
А помню, старуха соседка короче,
Как встарь в деревнях, говорила: жалеет.
И часто, платок, натянувши потуже
И вечером в кухне усевшись погреться,
Она вспоминала сапожника-мужа,
Как век он не мог на неё насмотреться.
– Поедет он смолоду, помнится, в город,
Глядишь – уж летит, да с каким полушалком!
А спросишь: чего, мол, управился скоро?
Не скажет… Но знаю… меня ему жалко…
Зимой мой хозяин тачает, бывало,
А я уже лягу, я спать мастерица,
Он встанет, поправит на мне одеяло,
Да так, что не скрипнет под ним половица.
И сядет к огню в уголке своём тесном.
Не стукнет колодка, не звякнет гвоздочек…
Дай Бог ему отдыха в царстве небесном! –
И тихо вздыхала: – Жалел меня очень.
В ту пору всё это смешным мне казалось,
Казалось, любовь, чем сильнее, тем злее,
Трагедии, бури… Какая там жалость!
Но юность ушла. Что нам ссориться с нею?
Недавно, больная бессонницей зябкой,
Я встретила взгляд твой – тревога в нём стыла.
И вспомнилась вдруг мне та старая бабка, –
Как верно она про любовь говорила!
Ирина Снегова
