Мне было лет семь или восемь…
Ходили гулять на пруды…
Споткнулась, а друг тут же бросил,
Сказав, что боится воды…
Я сильная не от природы,
Мне просто иначе нельзя…
С тех пор, без сомнений, и в воду,
И в пламя, на помощь друзьям…
Я среднего ниже по росту…
Вот только признаюсь всерьёз:
Коня на скаку…? Это просто!
Избу потушить? Не вопрос!
Я сильная… Как по другому?
Мужчины бегут от проблем…
Я кран ремонтирую дома,
Мне это несложно совсем…
Мне тридцать… Возможно, красива…
И может, слегка молода…
Мужчина… Футбол… Кружка пива…
Я сильная женщина? Да!!!
Мне очень хотелось иначе…
Но сотни столетий подряд,
То кони без устали скачут,
То избы всё время горят…
Ирина Самарина-Лабиринт
Мы все очень хорошо чувствуем, что раньше, хотя бы в советские годы, общение было другим. Люди не смотрели телевизор столько, сколько смотрят его сейчас. Телевизор не занимал душу и сознание человека так, как сейчас, не создавал этого суррогата — суррогата общения и сопереживания. Люди любили ходить друг к другу в гости, часами говорили по телефону, многие любили писать длинные письма. Душа и ум человека пребывали в напряжении, в ожидании. Люди ждали встречи, чтобы пообщаться. Как ни парадоксально, тогдашний режим с его информационным и духовным недокормом тому способствовал.
И, заметьте, общение не сводилось к примитивному обмену информацией. В дружеских встречах была еще какая-то таинственная радость. Существует ведь тайна отношений: и любовь, и дружба, и вообще любое тяготение людей друг к другу таинственны. Непонятно, почему эти двое любят друг друга, и точно так же непонятно, почему те двое становятся друзьями. Когда перекрывается эта таинственная глубина, когда человек становится одномерным — оскудевает любовь. И дружба — как форма любви.
Люди становятся одинокими. Но это не тот случай, когда от одиночества страдают. Люди не страдают, потому что этого не осознают, и такое нестрадание, быть может, пострашнее страдания. Человек не хочет менять телевизор на живое общение: он не хочет отрываться от компьютера, чтобы увидеть другого человека. Насколько нужно быть душевно поврежденным, чтобы поглощать все эти мыльные сериалы, все эти пошлейшие шоу-программы, чтобы это заменяло живых людей! Здесь какой-то замкнутый круг: чем больше люди смотрят телевизор, тем больше они опустошаются, а чем больше опустошены, тем меньше у них того, чем они могли бы поделиться с другими, тем они друг для друга скучнее и тем, соответственно, меньше причин для встреч.
Вот почему сегодня принято утилитарное, функциональное отношение к человеку — о нем вспоминают только тогда, когда он зачем-то нужен.
Ирина Медведева
Я думала, что ты мой враг,
что ты беда моя тяжелая,
а вышло так: ты просто враль,
и вся игра твоя - дешевая.
На площади Манежная
бросал монету в снег.
Загадывал монетой,
люблю я или нет.
И шарфом ноги мне обматывал
там, в Александровском саду,
и руки грел, а все обманывал,
всё думал, что и я солгу.
Кружилось надо мной вранье,
похожее на воронье.
Но вот в последний раз прощаешься.
В глазах ни сине, ни черно.
О, проживешь, не опечалишься,
а мне и вовсе ничего.
Но как же всё напрасно,
но как же всё нелепо!
Тебе идти направо.
Мне идти налево.
Б.Ахмадулина, 1957
Ты меня любишь…
Ты меня любишь, яростно, гордо, ласково.
Птицей парящей небо судьбы распластано.
Ты меня любишь. Болью моей испытана.
Знаю, не бросишь и не предашь под пытками.
Ты меня любишь.
Лепишь, творишь, малюешь!
О, это чудо!
Ты меня любишь...
Ночью дневною тихо придёшь, разденешься.
Узнан не мною вечный сюжет роденовский.
Я подчиняюсь. Радость непобедимая
Жить в поцелуе, как существо единое.
Ты меня любишь и на коне и в рубище.
Так полюбил я, что меня просто любишь ты.
Я забываюсь, я говорю: «Прости, прощай!»
Но без тебя я вечною гордой мукой стал.
Ты меня любишь.
Лепишь, творишь, малюешь!
О, это чудо!
Ты меня любишь...
Римма Казакова
****
Историю песни рассказывает композитор Игорь Крутой.
Римма Казакова позвонила мне ночью: «Я написала хит». — «Ну, прочти», — говорю. Слушаю и понимаю: никакой, по большому счету, это не хит — так что даже не просыпаюсь.
— «Лепишь, творишь, малюешь...»?
— Нет-нет, другое как раз, и она спросила обиженно: «Хочешь, я тебе тогда просто стихи почитаю, которые никогда песней не станут?». Стала читать, и тут меня будто током пронзило: вот оно! Это были женские стихи: «Ты меня любишь. Правом мужского, властного, я под тобою, я над тобой распластана» — что-то в таком роде. «Римма, — попросил, — подожди-ка секундочку». Она продиктовала слова, я записал и буквально тут же сел за рояль и сыграл песню. Той же ночью все было готово.
— Класс!
— Бывает и так.
Вот так женские стихи превращаются в мужскую песню о Любви на все времена!
